Я Абубакар из грозного города Джохар, и я не имею права быть сломленным

http://chechenews.com/я-абубакар-из-грозного-города-джохар-и 

21 сентября 2018 г.

— Подъём, суки!

С таким лозунгом начиналось каждое раннее утро в злополучном уголке Чечни под чёрным названием «Чернокозово». В сырой и вонючей от плесени камере № 22 содержался «особо опасный преступник» - двадцатилетний Ваха.

Ваха рос немного шаловливым и очень задиристым мальчиком. Так как он у его матери был единственный ребёнок, мать позволяла ему всё. Переход из детского возраста в юношеский период жизни Вахи, как и у многих его друзей, пришёлся на самый разгар войны. Мать Вахи, оберегая единственного мальчика от всего негативного, давала ему всё. Когда Ваха выходил на улицу с целым пакетиком сладких леденцов, все молча завидовали ему. А после очередной поездки на ВДНХ Москвы мать привозила ему его лакомое блюдо - связку бананов. Она возила его по всему СССР, и после - по всей России и Казахстану, где у него проживали многочисленные родственники по матери, знаменитые Гучиговы. Мать давала ему всё, лишь бы мальчик не пошёл по стопам преступников. И на самом деле, Ваха вырос порядочным парнем. Никогда не воевал и не убивал, да и возраст не позволял Вахе.

Ваху в 2001 году, схватили на посту в Черноречье и увезли в неизвестном направлении. В дальнейшем пареньку приписали чуть ли не само убийство Кеннеди. Об этом будет моё повествование.

Итак…

Парню едва исполнялся 21 год через какую-то пару недель, но последние два года ему пришлось провести в застенках бойни, где выживали только сильные и волевые чеченцы, которым Аллах продлил их дни жизни. Выживали также и те, кто хорошо мог отвертеться, сдав соседа боевика или его пособника.

Два года давали о себе знать. Ваха уже привык к ежедневной зарядке с «отбивными почками», и каждые полчаса он бегал на «парашу», но выходить было нечему, кроме крови. Туалета, как такового, не было ни в одной камере, либо он был закрыт на амбарный замок. От отбитых эбонитовыми дубинками почек ему казалось, что в его животе поселились крысы, которые грызли его нутро. Вскоре двадцатиоднолетний паренёк по качеству здоровья равнялся  восьмидесятилетним старикам.

В одной камере с Вахой сидел пожилой мужчина лет 55-57, с которым Ваха познакомился вскоре после того, как очутился в этом теёмном мире. Ваха и Леча стали и братьями, и отцами, и сыновьями друг другу. Они знали, что у кого болит, и как эту боль утолять. Помогали друг другу успокаивать шатающиеся нервы, которые иногда давали сбой и на всю тюрьму раздавался неистовый крик.

Этот крик был своеобразным зазывом кровожадных смотрителей для очередной разминки тела с отбиваниями и без того не действующих почек. Часто харкали кровью, но узники не сдавались. Кто-то начинал читать «Лакъаджаакум», а кто-то читал «Аят аль-Курси», после чего узников били так сильно, что всё тело немело, и им становилось легче. Ежедневные избиения в тюрьме были своеобразным наркотиком для истощённых узников.

Через одну камеру, в 24-й, содержался некий Абубакар, которому было всего лишь 24 года. Абубакар часто читал Азан, и за это его избивали - и не только. Но об этом чуть позже. После того, как он пробыл в застенках тюрьмы два тяжёлых месяца, его, наконец, отпустили. Ваха рассказал о нём вот что.

Абубакара забрали из дома его тёти в Закан-Юрте, где он находился в гостях. Ничего не объясняя, надев на голову черный мешок, Абубакара долго везли. Через часа два Абубакар очнулся от жуткой боли в затылке и сильной тряски скрипучего «УАЗика», на котором Абубакара и везли. Оказалось, Абубакара вырубили ударом приклада по затылку, чтобы «не рыпался», а иначе - для своей же безопасности. Ведь те, кто его вёз, боялись даже мёртвого чеченца. Они боялись взгляда в упор, и часто бывало такое, что они и детям запрещали смотреть в их глаза.

Итак, Абубакар для начала очутился в «комнате знакомств». Так называлась отдельная комната для допроса и составления акта о задержании и «изъятия ядерного оружия» у чеченцев с дальнейшими приписками к личному делу всевозможных статей, о которых, часто задержанные не знали ничего. Под каким номером, какая статья идёт, зачастую узники узнавали, уже очутившись в камерах.

— Фамилия? — спокойным голосом спросила белобрысая пьяная девчушка лет 35, даже не глядя на арестанта.

— Раз уж к вам меня привезли сюда, то вы должны знать, кого к вам доставили — спокойно ответил Бакар, стараясь слизать с губ подсохшую кровь. Его спокойствие было столь велико, что он полностью отдавал себе отчёт всему, что происходило вокруг. Только он не мог понять, где он.

— Сначала я бы хотел знать… — не успел спросить Бакар, как тут же получил ещё один сильнейший удар по голове, от которого Бакар снова потерял сознание.

Тем временем, Ваха уже рассказывал пожилому Лече о новом клиенте на их «базе отдыха», (так заключённые между собой шутя называли чернокозовскую тюрьму). Тюремная почта считается самой надёжной и быстрой в мире. Леча сидел на жёстких нарах на постеленной на них вместо матраса куртке. Матраса в тюрьме никто в глаза и не видел. Куртку, на которой спали, узники одевали на себя перед выходом, так как смотрители запросто могли зайти и помочиться на неё. Здесь, в застенках тюрьмы, всё, что делалось, делалось только для того, чтобы унизить чеченца, но гордость сломать, тут никому ещеёне сумели. А тем временем в комнате знакомств:

— Фамилия? — спросила белобрысая.

— Где я? — ответил Бакар, вопросом на вопрос. Голова раскалывалась от боли и от голода. Нервы были взведены, как тетива арбалета. Таких унижений Бакар ещ         никогда не испытывал. Он не отдавал им свою честь и тут.

— Сука! Ты на курорте. Понял, засранец? — уже вышла из себя белобрысая, — Слушай сюда, дух. Тут вопросы задаю я, а не ты, усёк? Если не хочешь до утра купаться в бассейне, будь паинькой, и ты мирно пойдешь спать, — с ехидной улыбкой, проводя по красивому очертанию лица молодого чеченца стволом холодного ТТ , съязвила белобрысая. (Для незнающих: «бассейн» — это бетонное помещение шириной в 120 см, длиной в 130 см, высотой в три метра, без света и с залитым холодной водой на 15-20 см бетонным полом. Вся особенность данного бассейна в том, что в нём нельзя сесть, иначе сядешь в холодную воду. Лечь и уснуть, также невозможно. Но если вы морж и к холодной воде вам не привыкать, то всё равно вы не очень долго протянете в полусогнутом состоянии).

— Я просто хочу знать, где я? Почему я здесь? И за что поймали. На остальное мне начхать, — ответил ей спокойно Бакар.

— Какой ты наглый. Откуда ты такой взялся? — не стерпела белобрысая. — Ну ладно, скажу тебе вот что, ты в тюрьме, откуда есть два выхода - на свободу или на кладбище. Тюрьма эта называется Чернокозовское СИЗО. Тебя привезли сюда по наводке. Твои соседи оказались очень законопослушными и внимательными гражданами. Спасибо им. И сам им спасибо скажешь, когда выйдешь. Если выйдешь, конечно, — не переставала язвить эта бестия. —

Старики у вас молодцы. По пятницам ходят по мечетям, а в остальные дни стучат по инстанциям. И если честно, нам работу делают именно они. — Продолжала давить психологически молодого парня женщина-шайтан. Это было дежурное оружие против заключённых — зная об уважении к старцам, молодых чеченцев старались задеть за самое больное место. — Так вот, твой сосед, некий Магомед, сказал, что ты ярый сторонник ваххабитов и даже воевал на их стороне. К тому же, есть сведения… нет больше, доказательства даже, что ты участвовал в подрыве военной техники. Из-за твоих действий погибли 8 солдат МО РФ и 5 сотрудников МВД….

— Всё, хватит. Я всё понял. Пишите: Я Абубакар, фамилия Т…в, отчество Н…ч. 1977 года рождения. Проживаю по адресу: г. Грозный. Ул. Н…а, дом № 3. Хочу добавить, не знаю, что вам старики по пятницам стучали тут и что там вам внимательный мой сосед, некий Магомед, наговорил тут про меня, я ничего про это не знаю. И если бы я это всё делал, я бы тебе не признался, потому что ты не человек. Я перед бабами не отчитываюсь и не собираюсь.

Я ничего не подпишу, пока ты мне не скажешь, кто такой этот Магомед — уже смелее начал отвечать и даже покрикивать на белобрысую молодой Бакар. — Если вы мне скажете, кто такой этот Магомед, внимательный сосед, то я вам заплачу 10… нет, 15 тысяч долларов. Я продам дом, скот, машину, всё, что есть, но вам заплачу, если вы мне скажете, кто вам на меня дал наводку.

Абубакар замолк.

Белобрысая по рации с кем-то связалась и пригласила своего сотрудника, который оказался под два метра высотой, и сказала ему:

— Антон, отведи мальчика в 24-ю и дай ему сегодня поспать. У нас завтра предстоит работа. — Видимо, призадумалась о халявных деньгах наша белобрысая мадам.

* * *

Через полчаса Ваха и Леча знали всё о своем новом соседе. До утра не прекращалась их беседа с наставлениями. Главное правило тюрьмы требовало не подписываться под тем, что не написано лично его рукой, и под тем, что он не совершал. Пока заключённый не подпишется под бумагами, они несостоятельны для суда. А доказать всё приписанное невозможно.

Под утро, до начала кукареканья тюремного смотрителя с применением нецензурной лексики, Ваха и Леча проснулись от сладкого голоса муэдзина, призывавшего к утреннему намазу. Это был первый азан в истории тюрьмы, и был он совершён именно тем самым, 24-летним Абубакаром. В застенках всё ожило. Повторяющиеся слова азана послышались практически со всех камер. Стали заметны чьё-то волнение и чья-то радость. В коридорах началась паника смотрителей.

Через 10 минут все стояли в коридорах, с руками за шею, ноги врозь на ширину плеч и лицом к стене. Все с трепетом ожидали развязки. По коридору послышались чьи-то тяжёлые шаги, и за спинами заключённых раздалось:

— Кто кричал в моей тюрьме «Аллах акбар?» — спросил комендант.

Все молчали.

— Больше не спрошу, кто кричал «Аллах акбар». Если ты мужчина, сделай шаг вперёд — скомандовал тот же голос. Абубакар повернулся и вышел шаг вперёд.

— Я не кричал «Аллах акбар», я призывал к молитве, — ничуть не растерявшись, ответил Абубакар.

— Отведите его в отделочную, я сейчас приду. А остальные - марш по нарам, — скомандовал комендант и, развернувшись, ушёл.

Уже в отделочной:

— Та-а-акс, такс, такс. И что за выпендрёж ты мне тут устроил? Что, самый умный или самый смелый? Ты что, в мечеть что ли, пришёл? Ты что, устав тюремного заключённого не читал? — своим спокойным голосом начал озадачивать парня 50-летний комендант. — Да и вообще, кто ты такой? Я вроде раньше и не видел тебя тут.

— Я тут недавно…

Комендант повернулся к заместителю и спросил:

— Кто это? Новенький, что ли?

— Так точно, товарищ подполковник, — отрапортовал салага. — Вроде, подрывник, и ещё масса провинностей на нём, товарищ подполковник.

— Быстро поставить духа на место. И приучить к правилам проживания в моём царстве. Пока не выучит устав, пусть не выходит из бассейна, — скомандовал подполковник и вышел.

— Есть, товарищ подполковник, — ответил салага, хватая Бакара за наручники и пинками выводя из отделочной.

От онемения всего тела Абубакар мало что помнил из того, что с ним вытворяли, но Ваха и Леча рассказывали ему, что он неистово дико смеялся, когда его избивали.

— Ничего, скоро ко всему привыкнешь, главное - ты держись. Ты просто камень, Бакар. Храни тебя Аллах, — пожелали удачи новые друзья.

В полдень всю тюрьму опять сотряс тот же азан. Абубакар твёрдо решил, что лучше он умрёт мучеником в застенках «Чёрной бойни», чем вечно будет жить на каком-то острове. Если он подпишет те бумаги, то он получит минимум пожизненное, если самосудом не расстреляют, думал Бакар. Каждый раз Абубакар делал азан, и каждый раз его избивали. Снова и снова.

В последний раз Абубакар очутился в операционной, но на этот раз с ним шутить не стали. Униженное и оскорблённое им начальство решило эту проблему путем пыток. Пытки были не очень больные, но были эффективные. Ему зашили один глаз в наказание и полрта, чтобы не открывал и не кричал. С тех пор каждый делал азан сам для своей камеры. Абубакар сломал высокомерие русских офицеров. Они могли избивать чеченца, но не могли его сломать.

Когда Абубакар надолго умолк, все думали и гадали, что же с ним сделали. Некоторые думали, что ему вырезали язык. Некоторые думали, что его расстреляли. Другие твердили, что его скормили собакам. А может быть обмотали колючей проволокой, думали другие. А вы знаете что такое «обмотка проволокой»? Постараюсь вам, более-менее выбирая подходящие выражения, пояснить такого рода пытку. А заключается она вот в чём.

В анальный проход вставляется металлическая трубка, и через неё просовывается колючая проволока на глубину 10-15 см, трубку поверх проволоки вынимают, оставляя проволоку внутри. После такой операции человек живёт максимум двое суток и умирает от шокирующей боли. Либо его можно спасти, быстро заплатив требуемый кошель денег и скоро доставить в больницу.

Но с Абубакаром всё было в порядке. Ногти и зубы на месте. Током били — ерунда. Дубинками дубасили — тоже мелочь для таких гигантов, как Абубакар. Но у Абубакара зашит левый глаз и левая часть рта. Зашивали без наркоза. Но Абубакар не сломался и даже не вскрикнул ни разу. Абубакар был единственный парень, который ради принципа не отказался твердить, что он из города Джохар. Именно так и говорил:

— Я Абубакар из грозного города Джохар, и я не имею права быть сломленным.

Абубакар оставил в Чернокозово свой один глаз, свой слух, больше половины здоровья и все нервы, но не оставил там своей чести. Всю забрал с собой, уходя из этих застенков. Абубакар наработал там себе иммунитет против боли. Спустя два месяца за Абубакара заплатили много денег, и его освободили. Перед тем, как выпустить его на волю, ему убрали нитки с губ и с глаза, но глаз так больше и не открылся. Когда с ним прощался начальник тюрьмы, он подошёл к нему и сказал:

— Абубакар, ты настоящий чеченец и настоящий мужчина. Я старался убить твою честь, но ты убил мою. Клянусь матерью, ты единственный чеченец, кто вынес все эти муки. Ты не только не умер, ты ещё и не сломался. Счастливые у тебя родители. Моё им уважение.

— Да, уважение. Деньги заставляют уважать. Прощайте и не мучайте ребят. Они все здесь больные. Это не мы такие, а жизнь такая. Встретимся ещё на воле, командир, — кинув свой косой взгляд с ненавистью на офицера, гордо вскинув голову и крича «Аллаху акбар», он растаял в дверях.

Ваха отсидел один год и девять месяцев, также не подписывая бумаги, и, расставшись с печенью, освободился и вернулся домой.

Леча, к сожалению, не выдержал сырости камер — спустя полгода после ухода Абубакара, умер в тюрьме.

d1alac.com